В течение последних трёх столетий идеи свободы и демократии занимали умы как друзей, так и врагов свободного общества. Замена абсолютных монархий избранными правительствами считалась важным шагом, наряду с продвижением свободы слова и прессы, правом на добровольные и мирные объединения с политическими, социальными, экономическими и культурными целями, а также с защитой индивидуума от произвольной и неограниченной власти. Но что происходит, когда слова о демократии застилаются дымовой завесой, прикрывающей тиранию большинства и политических коалиций в интересах грабительских группировок? Друзья свободы, включая тех, кто верил и боролся за демократические выборы правительств в XVIII-XIX веках, часто опасались, что «демократия» может стать угрозой свободе многих людей, которых правительство должно защищать.
Тирании меньшинства и большинства.
В своём знаменитом эссе «О свободе» (1859) британский социальный философ Джон Стюарт Милл предупреждал, что тирания может принимать три формы: тирания меньшинства, тирания большинства и тирания обычаев и традиций. Тирания меньшинства – это абсолютная монархия (тирания одного) или олигархия (тирания немногих). Тирания обычаев и традиций – это социальное и психологическое давление на отдельных лиц или небольшие группы лиц, чтобы они соблюдали предрассудки и идеологические ограничения более широких слоёв общества, запугивая и уничтожая индивидуальную мысль, творчество и поведенческую оригинальность. Милл писал, что хотя демократия – важная часть великого движения за свободу человека, большинство может быть таким же диктаторским и опасным, как короли прошлого. В моменты сильных коллективных потрясений и идеологий, свобода слова, прессы, вероисповеданий и объединений, а также право собственности могут потерять значение, приведя к тому, что индивидуум станет пешкой и узником политической системы большинства.
Поэтому многие великие философы и реформаторы 1700-1800-х годов часто настаивали на том, что из-за двойственного свободо-тиранического характера демократии, необходимо ограничивать власть правительств писанными и неписанными правилами, чтобы ослабить возможности большинства и их избранных представителей. В американском случае, с этой точки зрения важны первые десять поправок к Конституции и Билль о правах. В Первой поправке ясно и категорично утверждается: «Конгресс не должен создавать законов», которые могут ограничить свободы индивидуума, включая свободу слова, прессы, вероисповедания, мирных собраний и подачу жалоб на действия правительства. Все десять первых поправок были приняты для ограничения использования политической власти в сфере ослабления прав человека на жизнь, свободу и честно приобретённую собственность.
Неоднозначность формулировок, нюансы интерпретаций и изменение взглядов часто приводили к спорам и разногласиям о том, как следует понимать и защищать личные свободы. Но основной смысл следует рассматривать без сомнений: существуют аспекты жизни и прав человека, которые правительство, даже правительство большинства, не должно уничтожать, нарушать или отрицать. Монархи и диктаторы прошлого и настоящего отрицают законность ограничения их права командовать и принуждать своих подданных, включая наложение запрета на слова и дела. Они оправдывают свои претензии на абсолютную власть «божественным правом королей» или высшим значением слова «свобода», прикрываясь «волей народа», но действуя в своих личных интересах.
«Свобода» - свобода или принуждение?
Одна из крупнейших лингвистических уловок коммунистов и многих социалистов XX века состояла в попытке разграничить ложные или «буржуазные» свободы от настоящих или «социальных» свобод. Первые – это свободы индивидуума, выраженные в Билле о правах, которые считались ими «негативными» свободами, потому что они «просто» защищали человека от агрессии и принуждения других. «Позитивные» или «социальные» свободы определяются правительственным планированием, регулированием и контролем, чтобы гарантировать, что производство руководствуется «нуждами», а не «прибылью», и доходы распределяются равноправно с точки зрения «справедливости распределения».
Свободы индивидуума требуют только одного: каждый человек должен уважать жизнь, свободу и честно приобретенную собственность других, и во всей человеческой деятельности придерживаться мирных и добровольных ассоциаций. Помимо этого «негативного» правила, мы имеем право свободно жить своей личной жизнью, по своему выбору, с учётом своих личных представлений о ценностях, смысле и целях наших отношений с другими людьми. «Позитивная» или «социальная» свобода требует активного и постоянного вмешательства политической власти в индивидуальные и межличностные дела граждан, чтобы командовать и запрещать определённую деятельность, с точки зрения представлений правительства о добре, законности и справедливости. Индивидуум ограничивается коллективными, общественными или национальными интересами, которые определяются правительством.
Джозеф Стиглиц считает, что «демократия» в опасности.
В наши дни сторонники «социальной справедливости» и пропагандисты «перераспределения» пользуются ещё одной политической уловкой: они настаивают, что их требования – это требования экономической и социальной политики правительства и «демократическая» воля большинства, а значит любое противодействие или сопротивление этому – свидетельство противодействия «демократии» и свободе. Например, в своей недавней статье «Американская демократия в опасности» экономист, нобелевский лауреат и профессор Колумбийского университета Джозеф Стиглиц пишет, что ряд недавних решений Верховного суда доказывает опасное состояние демократии в современной Америке.
Он повторяет тревожное обвинение в том, что теперь мы живём не в демократической стране, потому что нынешний жилец Белого дома получил во время президентских выборов 2016 года на три миллиона меньше голосов, чем его соперник. То, что Дональд Трамп победил на выборах в соответствии с президентскими и избирательными нормами Конституции США, получив большинство голосов Коллегии выборщиков, игнорируется. Тем самым, сама Конституция обвиняется в неправильности и недемократичности. Закономерно возникает вопрос, переживал бы Стиглиц точно также по поводу недемократичности Конституции, если бы на выборах 2016 большинство голосов Коллегии выборщиков получила Хиллари Клинтон, а Трамп получил бы большинство голосов простых избирателей? Я сильно сомневаюсь в этом.
American Express и рыночная конкуренция.
Какие решения Верховного суда считает Стиглиц «недемократическими»? Это например, решение в пользу American Express, которая обвинила розничные и другие магазины, в которых её клиенты покупают товары с помощью кредитных карт, в сокрытии специальных скидок по картам, используя платёжные системы с более дешёвыми транзакциями. Стиглиц считает это судебное решение корпоративной борьбой с конкуренцией за счёт продавца и покупателя – т.е. немногие эксплуатируют многих. С точки зрения суда, не все кредитные карты одинаковы, поэтому не требуется, чтобы все кредитные карты взимали одинаковые проценты за транзакции в магазинах. Главная часть бизнеса American Express связана с «невозобновляемым» кредитом, т.е. большинство держателей карт American Express каждый месяц платят всю сумму. Таким образом, American Express не зарабатывает дополнительный доход от большинства потребительских платежей.
Клиенты American Express, которые имеют различные карты этой компании с разным уровнем услуг, льгот и скидок, как правило, обладают более высоким доходом и, в среднем, тратят больше на товары и услуги. Держатели карт American Express больше тратят на более дорогие товары, поэтому могут платить высокие сборы за транзакции в магазинах. Кроме того, привлекательность многих льгот карт American Express заставляет, с точки зрения конкуренции, другие компании кредитных карт вводить собственные версии «очков» за платежи, «возвратов денег» и других потребительских услуг.
Видимо, в глубине своего сознания Стиглиц смотрит на конкуренцию с точки зрения экономических учебников, где рассматривается идеальная и нереалистичная модель конкуренции, при которой каждый продавец продаёт на рынке продукт, похожий на продукты других продавцов на рынке, а тот, кто изменяет свой продукт, чтобы отличаться от других, нарушает принципы конкуренции. Однако, понятие конкуренции означает соревнование, т.е. постоянное улучшение и изменение своего продукта, чтобы продавать его больше, чем конкуренты, именно потому, что он отличается от их продуктов. Наконец, ни один магазин не обязан принимать карту American Express при покупке товаров. На самом деле, многие магазины принимают только Visa или MasterCard, чтобы избежать более высоких комиссионных за транзакции American Express.
Недемократичная природа принудительных профсоюзов.
Вторая претензия Стиглица к Верховному суду связана с решением освободить государственных и муниципальных работников от обязательных взносов в профсоюзы госслужащих и учителей, если они не хотят, чтобы их интересы представляли профсоюзы, или не согласны с политическими методами профсоюзов, которые используют лоббирование и финансирование политических кампаний. Он раскритиковал решение Верховного суда, поскольку «эгоистичные» работники откажутся от уплаты взносов и обособятся от профсоюзов, которые тратят деньги и усилия на улучшение условий труда. Он также считает недемократичным запрет профсоюзам требовать взносы с работников, которые не хотят помогать профсоюзам и выступают против их политической деятельности.
В традициях оруэлловского «новояза» Стиглиц извращает смысл слов, утверждая, что профсоюзное принуждение – это свобода, а индивидуальная свобода выбора – это эксплуатация. Все последние сто лет, особенно с 1930-х, профсоюзам было позволено принуждать работников вступать в профсоюзы, ограничивая нечленам профсоюзов доступ к хорошим рабочим местам во множестве секторов экономики. Во время своего расцвета в середине XX века профсоюзы могли останавливать работу целых отраслей промышленности с помощью забастовок, а также угроз и насилия по отношению к нечленам профсоюзов. Профсоюзы также использовали свои финансовые средства для оказания влияния на принятие трудовых законов.
Принудительные профсоюзы – это тирания меньшинства рабочих, которые манипулируют зарплатами и доступом к рабочим местам, в ущерб большей части рабочей силы. Рыночная динамика привела к сокращению членства в профсоюзах частного сектора с 20% в 1983 году до 7% в 2017 году. С другой стороны, членство в профсоюзах государственного сектора составляет 35%. Их политическое и финансовое влияние в значительной степени зависит от их способности принудительно собирать взносы с государственных служащих, многие из которых лишены права высказывать своё мнение о профсоюзах. Есть ли что-нибудь «демократичнее» разрешения служащим выбирать: вступать им в профсоюз или нет, платить им взносы или нет? Все крики о преследовании профсоюзов современные левые экономисты и политики используют для оправдания принудительного сбора взносов с работников.
Профсоюзы, особенно в государственном секторе, вполне могут сделать так, чтобы отказники от профсоюзов не получали те льготы, которых добились профсоюзы. Но тогда члены профсоюзов начнут задумываться, стоит ли тратить деньги на профсоюзные взносы, и окупаются ли они теми льготами, которые добывают профсоюзы. Стиглиц же, глядя на рабочую массу со своих олимпийских высот, категорически определяет, что такое «настоящий» демократический выбор, который лучше служит «истинным» интересам рабочих, не обращая внимания на желания самих рабочих. Он может ссылаться на воображаемый «дисбаланс» между работодателями и работниками, который должны сокращать профсоюзы, вместо того, что позволить самим работникам определять, готовы ли они платить за посредничество профсоюзов.
Свобода слова против принуждения.
Другое судебное решение, которое Стиглиц посчитал недемократическим – это решение в пользу лицензированных репродуктивных медицинских центров, которые освобождены теперь от обязанности сообщать пациенткам о возможности абортов. Он возмущён, что суд постановил, что они не обязаны этого делать. Т.е. люди и организации, которые категорически не согласны с идеей абортов, больше не должны пропагандировать их. Проблема абортов была и остаётся одной из самых эмоциональных и спорных «горячих тем» в обществе. Вы верите, что «женщина имеет право на выбор» или вы верите в «право на жизнь»? Это затрагивает религиозную веру, представления о личности, право на собственное тело и новую жизнь. Любое широкое согласие в сфере абортов невозможно в ближайшем будущем, учитывая научные, религиозные и индивидуалистические разногласия.
Заставлять кого-то выражать точку зрения «другой стороны» - это нарушение свободы личности. Будет ли Стиглиц, с его представлениями о демократии, требовать от клиник, которым разрешено делать аборты, снабжать пациенток литературой об опасности и греховности абортов, за которые они попадут в ад? Я сомневаюсь, что Стиглиц способен на такое равноправие в своих логических утверждениях. Эта проблема мало, или вообще никак не связана с «демократической свободой». Эмоциональная ссылка на демократию – это лингвистическая уловка, которая используется для отвлечения внимания от истинной проблемы: имеет ли женщина право на выбор или она должна подчиняться «воле большинства»? На самом деле, ссылка на большинство – это отвлекающий манёвр меньшинства, которое под предлогом защиты демократии, навязывает свои требования другим людям, отрицая их право на выбор, которое должно быть в свободном обществе. Они используют «демократию» в качестве оружия против человеческой свободы.
Источник: How Democracies Turn Tyrannical, Richard M. Ebeling, activistpost.com, July 15, 2018.