Если на вас неожиданно свалятся деньги, вы с большим удовольствием купите что-нибудь дорогое для себя или отдадите их на благотворительность? Если честно, большинство из нас купит что-нибудь дорогое для себя и получит от этого большое удовольствие. Прямая выгода для себя более приятна, чем распределённая польза для других. Примените это к крупным учреждениям, и поймёте фундаментальную черту капитализма. В соревновании между коммерческими и некоммерческими кампаниями, у коммерческих есть большее мотивационное преимущество. Они покупают себе что-нибудь дорогое. Их кампании приносят прямую выгоду. Богатые люди и корпорации, действующие в личных интересах, обычно побеждают некоммерческие кампании, действующие в общественных интересах. Кампания самофинансирования почти всегда бьёт благотворительную кампанию.
Либертарианцы признают это. Именно поэтому они говорят, что коммерция всегда эффективнее. Но эффективнее в чём? Только не в создании общественной пользы. Невидимая рука капитализма не приносит обществу пользы. Ведущий экономист Пол Самуэльсон описывает своё зарождающееся признание этого: «Все мои учителя верили, что в невидимой руке Адама Смита что-то было – каждый человек, действующий в личных интересах, каким-то чудесным мановением невидимой руки будет действовать и в интересах всех. Однако, никто из них не смог объяснить внятно, истину и ошибочность этой позиции. Я сказал бы, что если бы я был студентом в 1894 году и прочитал статью Парето в итальянском журнале, я бы понял то, что понимаю теперь, тот зародыш истины в аргументе невидимой руки. Всё, чего это касается – предотвращение потери грузоподъёмности».
Дело в том, что невидимая рука Смита не делает ничего для этической максимизации. Оптимальность Парето (тезис из статьи Парето в итальянском журнале) – просто условие, при котором больше нет места для лучшей сделки между покупателем и продавцом. Каждый получает наилучшую возможность, с учётом их ресурсов, и поэтому нет «потери грузоподъёмности», никто не платит слишком много или слишком мало за что-либо, предоставленное спросом и предложением. Невидимая рука капитализма просто производит рыночную эффективность, когда все покупают и продают по самой эффективной цене. Согласно идеализированной капиталистической теории рынка, богатые могут покупать предметы роскоши по справедливой рыночной цене, и бедные могут купить ту малость, на какую у них хватает денег, по справедливой рыночной цене. Но это просто рыночная теория. На практике, богатые могут организовывать кампании и продвигать законы, которые приносят им выгоду, в то время как бедные могут выпекать и продавать хлеб. На практике капитализм подрывает всеобщее благосостояние, как мы видим во всех клептократиях, включая наше правительство.
Либретарианцы либо игнорируют эту неудобную правду, приводя доводы для близкой ликвидации закона (так как он может быть искажён богатыми), либо, чаще всего, заявляют, что оптимальность Парето – определение этической максимизации, иными словами, нет более этической цели, кроме рыночной эффективности. Они хотели бы видеть, что всё работает как бизнес, включая некоммерческие и правительственные службы, с ресурсами и властью, распределёнными только как функция готовности людей платить – никто не должен требовать что-либо, что не является его личным приоритетом. Они, в большей степени, опираются на предположение, что свобода делать со своими ресурсами то, что они хотят – высшая моральная добродетель. Максимизируйте это, и вы оптимизируете общественное благо. Нет прецедентов практического осуществления в человеческих обществах этой либертарианской точки зрения. Тем не менее, либертарианцы могут указывать на долгосрочный прецедент для оправдания их аргумента о том, что рынки определяют мораль.
В дарвиновском мире «собака ест собаку» оптимальность Парето – норма. Хищники получают всю добычу, какую смогут поймать. В экологии нет какого-либо этического общественного порядка, который сдерживал бы это. Такова природа. По закону джунглей, доступные средства – это единственное ограничение для достижения целей. Если можно выйти сухим из воды (получить добычу и скрыться), то они так и делают. Проще некуда. Почему бы не применить такую дарвинистскую логику к человеческой этике? Главным образом, из-за двух различий между нами и другими созданиями. Оба эти различия – продукты уникальной человеческой символьной компетентности. Наше свободное использование символов (язык, математика, уравнения, схемы и т.д.) – ключевое различие между нами и другими организмами.
Язык лежит в сердце нашего беспрецедентного сочувствия, нашей способности подробно вообразить в словах, каково быть кем-то другим. Вспомните, когда вы в последний раз чувствовали вину за пренебрежение другим. Язык принуждает вас чувствовать свою вину. Вы использовали все слова, какие были у вас в голове, чтобы представить себя на месте другого человека. Психическая картина состоит из тысячи слов, которые позволяют нам начертить параллели между нами и другими людьми, и поэтому мы заботимся о благе других людей. С помощью языка мы рассуждаем о морали, о том, что полезно не только нам. Мир, в котором мы просыпаемся, глубоко несправедлив. С помощью языка люди вызывают сочувствие, выражают справедливость и пути её достижения.
Либертарианцы считают, что вы можете сбросить сочувствие в капитализм, в качестве ещё одного человеческого требования. Если люди чувствуют сочувствие к другим, они могут потребовать больше сочувствия на рынке, и поэтому поддерживать больше некоммерческих благотворительных кампаний. Но сочувствие не так просто. Планируя месть, мучители сочувствуют своим жертвам, представляя (с помощью слов), какую боль те испытают. Язык также является источником нашей уникальной способности к самосовершенствованию и жалости к себе. Что происходит с языком, когда вы реализовываете тягу к прямой выгоде? Язык начинает объяснять, почему вы достойны прямой выгоды.
Таким образом, язык мотивирует нас на работу на благо общества и на работу против этого. Невозможно отыскать вид животных на этой планете, который был бы более человека склонен к благотворительности и воинственности. Второе следствие нашей символьной компетентности – наша способность создавать достаточно мощные технологии. В неограниченной капиталистической конкурентной игре «собака ест собаку», которую идеализируют либертарианцы, нет ничего, что остановит собаку уничтожить игровую доску.
Либертарианцы также хвалят неограниченную свободу слова. Капиталистическая пропаганда – ещё одна исключительно человеческая символьная технология. Посмотрите на конкуренцию между теми, кто говорит что-либо для своей личной выгоды, и теми, кто служит и личному интересу и общественному благу. Очевиден итог соревнования между двумя кулаками личных интересов и одним кулаком с отведённой за спину другой рукой, сражаясь за вежливость, честность и реализм, чтобы не уничтожить игровую доску гражданского дискурса. В этом соревновании побеждают неограниченные личные интересы. Мы видим это в сенсационном популизме, который свойственен нашему правительству.
Источник: Capitalism’s Invisible Hand Doesn’t Generate Public Good, Jeremy Sherman, alternet.org, April 9, 2017.