Таскалуза (Алабама). Жаркое воскресное утро в начале октября. Я сижу в своей машине на парковке около мотеля и изучаю карту, пытаясь определить расположение одной церкви. Мне не нужен религиозный или созерцательный стимул для путешествия. Я надеюсь встретить музыку и подъём, священную сталь и праздник, и возможно друзей. Я ударил по карте рукой. Должно быть, я выглядел озадаченным.
«Ты потерялся, малыш?»
Я ехал на машине от своего дома в Новой Англии, потратив три дня на путешествие в другой мир; я давно мечтал побывать в теплых и зелёных штатах Глубокого Юга, где «прошлое никогда не умирает», как классно сказал один человек. «Это даже не прошлое». В конце того же месяца чёрный парикмахер, подрезая мне волосы в Гринсборо и рассказывая о сегодняшнем расовом бардаке, засмеялся и высказал мне, что-то типа перефразированной цитаты того самого писателя, которого он ни разу не читал и о котором даже не слышал: «История жива и здорова здесь».
Церковь на Юге – бьющееся сердце общины, общественный центр, якорь веры, светящий маяк, музыкальная арена, место собраний, обещание надежды, защиты, благополучия, теплоты, товарищества, мелодии, гармонии и еды. В некоторых церквях: змеиные ритуалы, омовение ног и глоссолалия – бормотание бессмыслицы, по звуку похожей на плевки и полоскание горла в душе.
В церквях бедняки хорошо одеты, и каждый человек открыт. Как мощное и общественное культурное событие, службу в южной церкви можно сравнить с футбольным матчем в колледже или с выставкой оружия, здесь собираются многие. Люди говорят: «на каждом углу стоит церковь». Именно поэтому взрывают церкви. Сейчас, как раз, отмечается 50-летняя годовщина взрыва баптистской церкви на 16-ой улице в Бирмингеме. Тогда погибли четыре девочки, сердце общины было разорвано, и на людей обрушилась печаль.
«Ты потерялся?»
Её голос был настолько мягок, что я не понял, что она говорит со мной. Женщина сидела в автомобиле, рядом со мной. Это был выцветший на солнце седан с разбитым и помятым задним бампером. Она пила кофе из бумажного стаканчика, открыв дверь машины для сквозняка. Ей было, наверно, уже за 45. Серо-голубые глаза. По контрасту с дешёвой машиной, одета она была прекрасно: чёрный шёлк, кружевные рукава, большой цветок на плече, белая шляпа с вуалью, которую она отклоняла рукой, когда прикасалась прелестными губами к кофейному стаканчику, оставляя на нём пурпурные следы от губной помады.
Я сказал, что чужой здесь.
«Здесь не бывает чужих, малыш», - сказала она и одарила меня весёлой улыбкой.
Это юг, я должен был понять, что это одно из нескольких мест в мире, где я могу использовать слово «весёлая» без сарказма. «Я - Люсиль».
Я назвал ей своё имя, и сказал, куда хочу добраться – баптистская церковь Корнерстоун Фулл Джоспел на Бруксдейл-Драйв.
Она быстро ответила, что это не её церковь, но она знает её. Она назвала имя пастора, епископа Эрнеста Палмера, и начала показывать направление, а затем сказала: «скажи что».
Одной рукой она отодвинула вуаль и пристально посмотрела на край стаканчика. Она помедлила и допила остатки кофе, а я ждал следующее её слово. «Блин, мне легче поехать туда с тобой», - сказала она, и кончиком языка слизала остатки кофе на верхней губе. - «У меня больше часа до встречи с дочкой. Давай за мной, мистер Пол». Я следовал за разбитым задним бампером её маленькой машины около трёх миль, совершая неожиданные повороты по микрорайонам небольших бунгало, которые были настолько разрушены прошлогодним торнадо, что их можно было назвать опустошёнными и замученными. Посреди этого убогого пейзажа я увидел церковный шпиль в переулке. Люсиль притормозила, указала и помахала мне рукой.
Я проехал мимо неё, въезжая на автостоянку, и поблагодарил, а она одарила меня изумительной улыбкой и, поехав дальше, сказала: «благослови Бог». Это, очевидно, норма для Юга: доброта, щедрость и приветливость. Я часто встречался с этим во время своих путешествий по миру, но чаще всего я встречался с этим здесь, во время этой поездки доброта походила на объятья. Да, в южной жизни существует скрытый слой темноты, и хотя он проявляется различными способами, нужно много времени, чтобы почувствовать его и ещё больше, чтобы понять. У меня уходили на это долгие дни, но такие встречи, как с Люсиль, всегда поднимали мне настроение и подталкивали меня ещё глубже на юг, в отдалённые церкви, типа Корнерстоун Фулл Джоспел, и в такие заброшенные и мелкие места, что они выглядят на карте как следы от мух, и путь к ним описывался по-деревенски: «возьми туда, поверни сюда».
После долгих поездок по Глубокому Югу, я полюбил приветствия - простые «приветы» от прохожих на тротуаре и случайные ласкательные обращения: малыш, милый, приятель, дорогой, начальник и, часто, сэр. Мне нравилось такое: «Шо за дела, братело?» и «Шо ты творишь?». Хорошее настроение и приветливость на почте или в магазине. Некоторые чёрные инстинктивно называли меня «мистер Пол», когда я представлялся полным именем («привычка, оставшаяся от рабства» - единственное объяснение). Это совсем не похоже на Север, или на другие уголки мира, в которых я побывал. «Неистовая вежливость» - так иногда называют это чрезвычайное дружелюбие, но, даже если это верно, это лучше, чем холодный пристальный взгляд, отворачивание или сознательное пренебрежение, к которым я привык в Новой Англии.
«Высшим отношением», - сказал однажды путешествовавший по Америке Генри Джеймс. – «было отношение к стране». Помня об этом, и после изучения остального мира, осенью перед выборами 2012 года я решил отправиться в долгое путешествие по Югу и описать всё это. А когда путешествие закончилось, я захотел вернуться домой и зимой отправился в обратный путь, чтобы встретиться со своими знакомыми. Но этого путешествия оказалось недостаточно. И я вернулся туда весной, а затем летом, и тогда я понял, что Юг завладел мной, отчасти мягкими объятьями, отчасти бешеными и неукротимыми тисками.
Источник: America's Deep South Is as Full of Kindness as It Is Poverty and Racial Turmoil, Paul Theroux, Houghton Mifflin Harcourt, AlterNet, November 16, 2015.