Наши национальные разговоры о расе и преступности основаны на вымыслах. Вымысел состоит в том, что органы внутренней безопасности, особенно суды и полиция, могут быть изменены, модернизированы или профессионализированы, чтобы сделать возможной пострасовую Америку. Мы обсуждаем расовые проблемы, игнорируя экономические, бюрократические и политические системы эксплуатации (все они встроены в аппарат правления), которые и являются настоящими двигателями расизма и превосходства белой расы. Никакие обсуждения расы невозможны без упоминания капитализма и классов. И пока этого упоминания нет, несмотря на все предложенные реформы судебной системы, государство будет безнаказанно убивать и сажать в тюрьмы бедных людей с цветной кожей.
Дополнительные тренировки, нательные видеокамеры, местная охрана районов, приём в полицию большего числа цветных людей, строгий испытательный срок и более справедливые наказания не уменьшат использование смертельной силы и массового лишения свободы, которые разрушают жизни бедняков. Наша капиталистическая система бессердечно отказывается от лишней работы, особенно с цветными бедняками, используя летальную силу и самую огромную тюремную систему в мире, чтобы держать их под контролем. И это лишь фасад. И пока эта хищная капиталистическая система не будет разрушена, бедняки, особенно с цветной кожей, по-прежнему будут убиваться полицией и непропорционально сажаться в тюрьмы.
«Сила «Нового Джима Кроу (The New Jim Crow)» Мишель Александер (Michelle Alexander) в том, что приравнивая массовое лишение свободы к законам Джима Кроу, она делает невозможным защищать его риторически», - сказала во время последней нашей встречи в Принстоне (Нью-Джерси) Наоми Муракава (Naomi Murakawa), написавшая «Первое гражданское право: как либералы построили тюремную Америку (The First Civil Right: How Liberals Built Prison America)». – «Но с другой стороны, нет никаких «новых» законов Джима Кроу, есть лишь капиталистическое превосходство белой расы в состоянии постоянного самосохранения».
«Мы должны говорить о том, что мы разрешаем делать полиции, а не о том, как они делают это и как хорошо они выполняют аресты», - сказала она. – «Реформы ориентированы на выставление насилия в респектабельном и учтивом виде. Но даже один арест может разрушить жизнь человека. Это насилие, о котором мы не говорим. Это не о том, вежливо ли вас арестовывают. Борьба с расизмом – не борьба с плохими идеями и ненавистью в головах. Эта идея – отличная формула сохранения материальных распределений в их точной конфигурации».
Муракава, преподающая в Принстонском университете, описала в своей книги, как либералы (под маской жалости) и консерваторы (под маской закона и порядка) – или как говорил Ричард Никсон: права быть в безопасности и свободным от страха – в равной степени участвовали в построении нашего тюремного государства. – «Расовая жалость либералов – отражение расового презрения консерваторов», - написала она. - «Эти конкурирующие конструкции чёрной преступности, одна с чёрствостью, другая со звуком сочувствия», гарантировали резкое увеличение заключённых в тюремной системе с 1968 по 2010 годы. «Подсчёт осуждённых условно и досрочно освобождённых приводит к более потрясающим цифрам», - пишет она. – «Общее число их выросло с 780 тыс. в 1965 году до 7 млн. в 2010 году».
Расизм в Америке не будет устранён, - пишет она, - «через обучение терпимости и создание институтов, страдающих дальтонизмом». Отказ от противостояния системному расизму, распространённый среди интеллектуалов 1930-40-х годов, «включил внутренний расизм и заграничный колониализм в интегрированный критический анализ глобального капитализма», что привело к бессодержательному структурному расовому либерализму, который, как писал Пенни фон Эшен (Penny Von Eschen), считал расизм «устаревшим предрассудком, личной и психологической проблемой, а не системной проблемой, укоренившейся в определённых социальных традициях и преобладающих отношениях в политической экономике и культуре».
Полицейская жестокость не будет устранена, - отмечает Муракава, - через реформы, которые предписывают «приемлемое использование силы». В государстве могут существовать незаконные суды Линча и насилие толпы, но оно может настаивать, что смертная казнь «может быть справедливой при соответствующей юридической защите для бедных, правильных инструкциях для присяжных и чётких списков смягчающих и отягощающих обстоятельств». Расовое насилие связывают с «административным дефицитом».
В своей книге Муракава пишет:
«Либеральные законодатели оценивают справедливость с помощью конкретных последовательных вопросов. Приняли ли законодатели достаточно точные законы? Зачитывает ли полиция арестованным их права? Соблюдают ли прокуроры правила сделки о признании вины и подачи исков? Соблюдают ли чиновники по условно-досрочному освобождению все административные положения? Отступало ли лицо, хотя бы на шаг, при соблюдении предписанных правил или сознательно не соблюдало их? Как и при «методике поиска расизма» в судебной системе, либеральный «закон и порядок» придерживается точки зрения, что расизм – это призрак в механизме, нематериальный объект, отделённый от системного ландшафта расистского экономического неравенства и собственнических инвестиций в белизну. В основе либерального «закона и порядка» - обещание поместить каждого человека в систему чётких правил, которые оставляют мало пространства для частных отклонений. В результате, наследием либерального «закона и порядка» стало то, что мы оцениваем справедливость судебного правосудия качеством административных действий – как человека обыскивают, арестовывают, содержат в тюрьме и казнят».
Все реформы системы наказания от доклада Комитета по гражданским правам 1947 года президента Трумэна, Закона о безопасных улицах 1968 года и Закона о реформировании приговоров 1984 года до современных призывов к большему профессионализму, на самом деле, дают полиции только больше власти и ресурсов. Они ничего не сделали для уменьшения полицейских злоупотреблений и массового лишения свободы. Они ничего не сделали для борьбы с отклонениями превосходства белой расы.
«Трумэновская версия гражданских прав появилась из суда Линча», - говорит Муракава. - «Она показала, как власть закона и превосходство белой расы действуют рука об руку. Суд Линча подорвал доверие к США. Он подорвал американское влияние за границей. Озабоченность по поводу линчеваний – не было озабоченностью по поводу жизни чернокожих. Это было беспокойство, что насилие толпы и государства сплелись слишком тесно. Была поставлена цель разделить представления между насилием толпы белых расистов и насилием государственных расистов. Различие не в том, что одно расистское насилие связано с превосходством белой расы, а другое – нет. Различие в процедурности, в правах, в упорядоченности, в связи с законами. Это единственное, что отличает судебную систему от суда Линча».
Реальное преступление – бедность, системный расизм и капиталистическая эксплуатация – редко обсуждается. Поэтому вину за преступление с легкостью смещают в «патологию» негритянских семей. Доклад Мойнихан (Moynihan), к примеру, утверждает, что преступность чернокожих – следствие доминирования негритянских матерей и отсутствия негритянских отцов.
«Вы можете усовершенствовать процедуру, чтобы она работала как механизм, и её качество было бы легко контролировать», - сказала Муракава. – «Именно в этом состояла революция приемлемых процедурных прав. Вы можете быть строгим сторонником защиты прав. И тем не менее, у вас есть механизм, который продолжает расти. Все думали, что зачитывание прав арестованным должно остановить рост полицейских арестов. Они думали, что это сократит масштаб и объём действий полиции. Вместо этого, права Миранды используются для защиты полицейских в гражданских судах. Полицейские говорят, что они получили отказ от прав. Они говорят, что проинформировали людей об их правах. Зачитывание прав, главным образом, используется для защиты от исков против полицейских управлений. Эти небольшие процедурные меры дают системе налёт законности. Если мы работаем в том же масштабе и в той же расовой концентрации, машина смерти становится всё больше и больше».
Тем более, что «тюремная машина была основана на правах и связана с правилами, тем более, что расовое неравенство было изолировано от «реальной» негритянской преступности». Иными словами, так как либералы и консерваторы стали убеждены, что машина судебной и полицейской власти, в основном, беспристрастна и справедлива, то бремя наказаний сместилось к жертвам. Поддерживаемое государством белое насилие продолжает существовать. Институциализированные убийства остаются приемлемыми. В головах либералов и консерваторов, арестованные, посаженные в тюрьмы или расстрелянные люди заслужили свои аресты, посадки и расстрелы. Под президентом Биллом Клинтоном федеральные полномочия утроились, и это один из примеров, по мнению Муракавы, как «с каждым административным слоем защиты афроамериканцев от беззаконного расового насилия либералы развивали лишение свободы, и путём различных извращённых изворотов, расширяли законное расовое насилие».
К 1993 году, - отмечает она, - «88,3% всех федеральных обвинений в распространении кокаина были выдвинуты против афроамериканцев». И так как судебная система развернулась против бедных цветных людей, не имеет значения, - говорит она, - если проводящие аресты полицейские тоже с цветной кожей.
«Нет никаких доказательств, что наличие в полиции представителей расовых меньшинств изменяет арест или использование силы», - говорит она. – «Доказательства говорят, что чёрные полицейские склонны арестовывать людей по более жёстким расовым критериям. Я предполагаю, что чёрные профессионалы сталкиваются со сверхзадачами в различных профессиях, чтобы достигнуть соответствующего положения. Возможно, люди сочтут это менее возмутительным. Но это не уменьшает насилие».
При клинтоновском правительстве либералы и консерваторы конкурировали друг с другом в «жёстком» отношении к преступлениям. Муракава отмечает, что с 1968 по 1976 годы США не казнили ни одного человека. Но под властью Клинтона это изменилось. Демократы и республиканцы предлагали закон за законом, увеличивающие количество преступлений, караемых смертью; в результате, число приговорённых к смерти подскочило от 1 в 1974 году до 66 в 1994 году. Обе партии участвовали в «войне увеличения смертных казней». В то время сенатор Джо Байден был одним из активных сторонников расширения смертных казней – он хвастался, что «добавил в федеральное законодательство 50 поводов для смертных казней» - и демократы с успехом «нейтрализовали мягкие обвинения, ужесточив их». Но, хотя это принесло большую политическую выгоду демократам, это принесло разрушения в жизнь бедных цветных (особенно чёрных) американцев.
Перемены, по словам Муракавы, требуют, чтобы мы сформулировали другой взгляд на общество.
«Мы должны следовать за призывом Анджелы Дэвис и задаться вопросом: что мы должны представить, если мы отменим социальные функции полиции и тюрем? Что мы должны строить, если мы больше не будем сажать в тюрьмы людей, которые психически больны или страдают от давних пристрастий или просто бездомны? Мы окажемся перед необходимостью большого строительства».
Но лишь немногие задаются такими вопросами, и, вероятно, среди них нет верховных политиков.
«Эти двухпартийные коалиции объединяются в риторике сокращения расходов», - сказала Муракава, сославшись на книгу Мари Готтшалк (Marie Gottschalk) «Пойманные: Тюремное государство и изоляция американской политики (Caught: The Prison State and the Lockdown of American Politics)». «Они могут сказать, что существуют предрассудки, которые несправедливы в расовом отношении. Они могут нападать на тюрьмы как на жёсткое правительство, как на неэффективные или плохие инвестиции. Но, как только вы соглашаетесь с логикой жёсткой экономии, вы перекладываете стоимость наказания на тех, кого наказывают. Вы не стремитесь к строительству чего-либо. Португалия успешно легализовала препараты благодаря Национальной службе здравоохранения Португалии. Борьба с пристрастиями требует лекарственного и медицинского вмешательства, наряду с психологической и финансовой помощью».
«Я боюсь, что мы снова движемся к более профессиональной полиции, которая более натренирована, но всё ещё обладает той же властью арестовывать и выписывать повестки в суд», - говорит Муракава. – «Действительно, скорее всего, количество повесток и арестов только увеличится, если увеличится полиция. Даже если свернуть войну с наркотиками, боюсь, у нас по-прежнему будет огромная масса людей, попавших под судебную систему. Смерти из-за тысяч сокращений наступят скорее, чем из-за минимального срока за наркотики в 20 лет. Двухпартийные коалиции, которые проводят сокращения расходов, оправдывают перекладывание стоимости наказания на тех, кого наказывают. Я боюсь, мы движемся к ситуации, когда люди, в основном чёрные и бедные, будут крутиться в тюремном колесе, отбывая по 20 лет за решёткой, которые разбиты на множество мелких сроков по 90 дней. И в каждой тюрьме будут увеличиваться их долги за проживание и питание. Мэрии в Миссури выставляют людям счёт за то, что полицейские использовали против них электрошокеры – по 26 долларов за разряд. Почти половина штатов выставляет людям счета за услуги адвокатов для малоимущих граждан. В 2013 году Верховный суд принял решение, что многодетные семьи должны нести ответственность за лишение их свободы из-за неуплаты долгов».
«Каждый год проводятся 10-12 млн. арестов; примерно половина даже не дойдёт до обвинений, потому что они слишком тривиальны, нет причин для преследования или нет никаких доказательств», - сказала она. - «Возможно, 5% арестов дойдут до обвинений в совершении тяжких преступлений, и 15% - преступлений против собственности».
«Нет причин для вооружения полицейских уличных патрулей», - продолжает она. - «Если бы мы серьёзно относились к прекращению казней без суда и следствия, мы бы стремились к тому, чтобы полиция обращалась в спецназ. Обычные полицейские, каких мы сегодня видим на улице, станут отрядами спецназа, которые вызываются в особых случаях использования смертельного оружия. Мы должны уменьшить масштаб всего. Мы должны очистить карательные законы. Большинство арестов проводится за мелкие правонарушения: нахождение в состоянии алкогольного опьянения в публичном месте или бездельничанье. Государственный агент не должен использовать оружие при этом. Единственный способ уменьшить размах полицейской жестокости состоит в уменьшении размера полицейских полномочий. Людей нельзя арестовывать за то, что они не подстригли лужайку или продают сигареты».
«Мысль, что мы можем обучить полицейских сдерживать свои предрассудки, а затем выдать им оружие - мысль, что два дня интенсивного обучения уменьшат вероятность стрельбы - абсурдна», - говорит Муракава. - «Я совершенно не верю в это».
Источник: Corporate Capitalism Is the Foundation of Police Brutality and the Prison State, Chris Hedges, Truthdig, occupy.com, July 09, 2015.