Никакая революция не cможет добиться успеха без профессиональных революционеров. Эти революционеры живут вне формальных структур общества. Их финансовое состояние неустойчиво – Владимир Ленин много времени провёл в изгнании, выпрашивая деньги у разочарованных аристократов, которых затем лишил собственности. Они посвящают свои жизни разжиганию радикальных перемен. Они не тратят свою энергию на реформирование власти. Они готовы нарушать закон. Они, больше чем кто-либо, понимают хрупкость системы власти. Они захвачены идеями, которые делают невозможным компромисс. Революция – это их работа. И никакая революция без них невозможна.
У нас существуют экологические, экономические и политические стихийные движения, большей частью, невидимые для широкой общественности. Эти движения отделились от формальных структур власти. Они сформировали коллективы и новые организации для свержения корпоративного государства. Они избегают жёстких иерархических структур прошлых революционных движений (хотя, это может измениться), стремясь к более аморфным объединениям. Платон считал профессиональных революционеров философами. Жан Кальвин считал их святыми. Макиавелли называл их республиканскими заговорщиками. Ленин называл их Авангардом. Все революционные перевороты построены ими.
Революционеры призывают нас игнорировать политическую возню и спектакли, организованные нашими олигархическими владыками под вывеской выборов. Они говорят нам не обращать внимания на либералов, которые считают политическую систему умершей. Революционеры разоблачают прессу как рупор элит.
Революционеры – любопытный гибрид практичного и не практичного. Они сознают, что столкновение почти не имеет шансов. Революционеры одновременно понимают суть власти, капризов человеческой натуры и стремления к свержению власти.
Революционеров может раздавить сила (история наглядно показала это), их могут захватить другие движения и личности, как например Ленин, Троцкий и Сталин, которые затем изменяют населению. С помощью тщательных манипуляций контрреволюционными силами, фальшивые революции могут требовать не реформы, а восстановление власти старых элит. Центральное разведывательное управление США освоило эту технологию в Иране в 1953 году, когда организовывало демонстрации и протесты, чтобы свергнуть премьер-министра Мохаммеда Мосаддыка и его администрацию, и снова – в 1973 году – для свержения чилийского президента Сальвадора Альенде. Сегодня мы видим, как эта тактика работает в Венесуэле.
Движения внутри тела революции борются за власть, сражаются за нюансы доктрины, спорят по поводу тактики, создают контрпродуктивные расколы, неправильно используют власть, обманываются, уничтожаются или разваливаются под действием коварной чёрной пропаганды, которую успешно придумывает деспотическая власть. В их ряды проникают агенты, за ними следят, их преследуют, их лидеры (они есть во всех восстаниях, даже, якобы, в тех, которые не имеют лидеров) находятся под пристальным наблюдением органов безопасности, их арестовывают и убивают. Но во времена разложения, как те, в которых мы теперь живём, эти движения выражают фундаментальную правду об обществах в состоянии развала. В этом их реальная сила. Они предлагают новые возможности тем, кто оскорблён провальными системами власти. И их идеалы живут за пределами любой революции и любого восстания. Как только правда выходит наружу, идеи подтверждают банкротство и ложь системы, то эти движения очень сложно замолчать.
В восстании нет ничего рационального. Восставать против непреодолимых разногласий – это акт веры. И без этой веры восстание обречено. Эта вера даёт понять восставшим, что примыкать к существующим структурам власти неблагоразумно и опасно. Повстанцев, одержимых внутренними демонами и ангелами, ведут видения, знакомые религиозным мистикам. И только повстанцы могут спасти нас от корпоративной тирании. Я не знаю, победят ли эти повстанцы. Но я знаю, что без них мир лишён надежды.
В последней части моей беседы с профессором Шелдоном Уолином (автором книг «Политика и видение» и «Корпоративная демократия») на веб-сайте The Real News, я спросил его: пришло ли время начать говорить о революции.
«Я думаю, что пришло, но я думаю, что необходимо сделать правильный акцент на тщательном обсуждении этого… Я имею в виду «тщательном», но не «робком», т.е. внимательно – в том смысле, что мы по-настоящему должны внести что-то новое», - сказал он. – «И я думаю, что, когда мы говорим об этом, имеются в виду именно силы природы, которых не было раньше. Думаю, мы должны быть уверены, из-за переплетений современного общества, что мы не начнём действовать преждевременно и не нанесём больше вреда, чем можно было бы оправдать».
Уолин сказал: так как системы идеологической обработки и пропаганды в корпоративном государстве настолько сложны и распространены, то наша первоначальная революционная деятельность должна быть сконцентрирована на политическом образовании.
«По-настоящему сложная задача состоит в том, чтобы содействовать попыткам получить власть с одинаково сильным акцентом на государственное образование, которое делает их, если можно так выразиться, потенциально ответственным хранилищем этой власти», - сказал он.
Действия по политическому образованию «нижних эшелонов власти и вынуждению их по-другому думать о своей роли» - «очень щекотливая тема, так как вы становитесь открыты для обвинений в распространении нелояльности среди полиции и армии, или где вы будете действовать», - сказал Уолин. – «И в некотором смысле, это правда. Но я думаю, что, тем не менее, не пытаясь, если можно так выразиться, открыто ниспровергать роль этих властей в обществе, можно достучаться до них и создать атмосферу, в которой они сами должны понять это. И я думаю, что это трудновыполнимая задача. Это сложно. Это даже немного опасно в нашем нынешнем веке».
«Учитывая причины, по которым обычные люди выворачиваются наизнанку, пытаясь решить простые задачи выживания, работы, содержания семьи и общин, это просто отнимает всю их энергию», - продолжил он. – «На самом деле, я думаю, что для этого требуется некоторые особые группы или класс (Вы могли бы даже назвать их), которые возьмут на себя постоянную политическую работу по образованию, критике, попыткам оказывать давление и работу по обновлению политических институтов. Я не имею в виду, что необходима оторванность этих групп от обычных людей. Я думаю, необходимо, чтобы вы признали, что такая группа нужна. Вторая задача состоит в том, чтобы удостовериться, что существуют открытые линии связи, контакты, встречи между лидерами и людьми, чтобы чувства отчуждения и оторванности не имели смысла, так, чтобы лидеры этих групп чувствовали, что они могут добиваться пользы, как они считают нужным, и на благо массам, которые не занимаются этим».
Уолин сказал, что «в нашей системе правления есть пробелы и общественные споры», которые «выводят диссидентские голоса в общественное пространство». Он сказал, что уровень репрессий корпоративного государства недостаточно серьёзен для оправдания насилия.
«Я думаю, что мы должны играть по этим правилам, потому что они разрешают нам распространять мысли, которые мы хотим распространять, и что наше стремление перехитрить или, в некотором смысле, подорвать их, по-моему мнению, обречено на провал», - сказал он.
«В этой стране есть просвещённая общественность, но нет никакого согласованного общего движения, которое может заявить, что представляет большую половину мнений, что противоречит такому развитию».
Задача революционеров – создание организаций, которые помогают «обычным людям и их власти действовать таким образом, чтобы сдерживать и отговаривать тех, кто в состоянии влиять на их решения, так как время, как мы все понимаем, на исходе», - сказал он. – «Если мы продолжим двигаться тем же самым курсом, то, боюсь, результатом будет не просто экологическая катастрофа; а также, думаю, это приведёт к подпитке… станет поводом для прихода к власти действительно силового правительства, и не обязательно демократическим путём».
«Я думаю, что для Макса Вебера по-настоящему важные гражданские достоинства – просто те, которые самоутверждаются, в то время как основные ценности находятся в опасности, и человеческие ценности находятся в опасности, и вы не побеждаете, или редко побеждаете, а если и побеждаете, то на очень короткое время, вот почему политика – призвание для Вебера», - сказал он. – «Не случайно организовано, что каждые два или четыре года у нас проводятся выборы. Это постоянное занятие. И проблема, как её видел Вебер, состоит в том, чтобы понимать это не как беспартийный вид образования в политическом или партийном смысле, но как широкое понимание того, какой должна быть политическая жизнь, и что нужно сделать для её устойчивости».
«Он призывает к определённому виду понимания, которое полностью отличается от того, что мы думаем, когда связываем политическое понимание с тем, как голосуем, какую партию поддерживаем, по какой причине поддерживаем событие. Вебер просит нас отступить назад и сказать, какой политический заказ или какие ценности связаны с тем, кто их продвигает – готовы ли мы действительно многое отдать за них, в том числе пожертвовать чем-то. И я думаю, что в этом заключается различие между временным и переходным, и, что действительно более важно, это настраивало Вебера против группы, которую он ненавидел - релятивистов».
Источник: Why We Need Professional Revolutionists, Chris Hedges, Truthdig, www.occupy.com, December 1, 2014.